"Можно ли сделать виолончель из крейсера «Аврора»?

Мастеру Горшкову это удалось.

Наверное, нет более пронзительного и тонкого инструмента, чем скрипка. Лично я испытываю перед ней благоговейный трепет. Боюсь притронуться к гладкой лакированной поверхности, на которой видны полосы – рисунок жизни дерева, из которого она сотворена. А музыка – чудо, потому что не понять, как рисунок дерева с натянутыми жилами может рождать волшебные звуки, рвущие душу на части. А есть люди, для которых сотворение этого чуда – просто работа. Хотя можно ли назвать работой картину художника, статую скульптора, симфонию композитора?

Когда говорят о скрипичных мастерах, сразу всплывают древние итальянские фамилии: Страдивари, Амати, Гварнери. Любой знаменитый музыкант обязан играть только на «итальянцах», иначе эстетствующая публика будет удивлена. «Что это было? Гварнери? Немудрено, что так звучит» имена мастеров прошлого обросли легендами. Именно с этого и начался разговор с самым известным мастером российским – Борисом Львовичем ГОРШКОВЫМ.

- Мало кто из неспециалистов знает о том, что ни одна скрипка не сохранилась с тех времен в первозданном виде. Во времена жизни великих скрипичных мастеров Италии был моден тихий, матовый звук, с гнусинкой, - был совершенно другой угол наклона грифа, другая толщина деки, жильные струны… Так что все скрипки, дошедшие до наших времен с именами Страдивари и Амати, неоднократно переделывались, реставрировались – руками прекрасных скрипичных мастеров, часто остававшихся для истории безымянными. От прежних скрипок иногда оставался миллиметр старого дерева и слой лака. Есть и еще один момент. В начале века скрипичные мастера России были в основном иностранными: чехи, немцы… Все же скрипка, альт, виолончель – инструменты западные. И все эти люди старались, продать здесь как можно больше продукции своих стран. А изначально в мире котируются итальянцы, вот и делались, скажем, на чешских скрипках клейма кремонцев.

- Вам обидно, что русские скрипичные мастера не в цене?

- С этим ничего не поделаешь, так уж сложилось в музыкальном мире. Хотя, скажем того же страдиварии заново открыли спустя 100 лет после смерти до этого никто не считал его гением. Просто французский скрипичный мастер Вильом, имевший свою мануфактуру и магазин музыкальных инструментов. Должен был зарабатывать на жизнь – и устроил Страдивари гениальную рекламу. А ведь Страдивари, кроме того что сам был скрипичным мастером, являлся художественным руководителем артели, «редактировал» инструменты, сделанные учениками и помощниками. На конкурсах музыкальных инструментов (прослушивание идет за ширмой) известнейшие профессора присуждали выставленному для сравнения Страдивари далеко не первые места.

- А вы бы хотели, что бы через 100 лет на скрипках Горшкова играли новые Ойстрахи?

- Вы знаете, мне это абсолютно все равно, посмертной славой жив не будешь.

Отец Бориса Львовича создавал музыкальные инструменты в течение 50 лет. Горшков-младший поначалу решил «уйти от судьбы» и поступил на биофак МГУ работая одновременно в НИИ антропологии. На работе он занимался реставрацией черепов, хотя по натуре страшно брезглив. Но с годами вырабатывается привычка абстрагироваться. Одновременно протекала бурная студенческая жизнь: староста группы, редактор газеты, комсомольское шефство над арабским землячеством… Но дома он все же делал скрипки, которые занимали призовые места на международных конкурсах. Потом Министерство культуры СССР направило его учиться в Чехию, а по возвращении – преподавать в Гнесинском училище. Диплом Горшков защищал на кафедре зоологии беспозвоночных биофака – исследовал червей. И мечтал заниматься проблемами рака, после того как его близкий друг, летчик, умер от саркомы мозга. Горшков считает всплеск раковых заболеваний делом времени: при нашей плачевной экологии поначалу раковые клетки как бы рождаются для защиты организма, но затем теряется на ними контроль. Он прослушал курс лекций известного вирусолога Зильберта, но…

Для масштабных онкологических исследований нужны большие средства, а их даже крупным лабораториям не выделяли в достаточном количестве. И потом, к тому времени у Бориса была семья, двое детей А скрипичное дело давало доход по тем временам астрономический, около тысячи рублей. И выбор был сделан окончательно. Тем более что художественное дарование, если оно есть, сложно скрыть и перебороть.

В то время, в 70-е, профессия скрипичного мастера музыкальных инструментов приравнивалась к рабочей. Скрипичные мастера, в том числе и отец Бориса Львовича, вели борьбы за признание ее творческой, художественной. Подавали прошения Сталину, остававшиеся без ответа. Позже, при Фурцевой, наконец удалось достучаться до правительства, Екатерина Алексеевна вызвала к себе директора комбината им. Вучетича и велела предоставить музыкальным скрипичным мастерам возможность работать.

- А у вас были частные заказы?

- Конечно. Но работать в системе госзаказа было гораздо надежнее: появлялось возможность получать цветные породы деревьев, экзотические смолы для лаков. Я подрабатываю еще реставрацией икон, так что на жизнь вполне хватало.

- А сейчас?

- Для нас, скрипичных мастеров, это большой вопрос. С развалом государства мы стали никому не нужны. Многие уехали. Скрипичный мастер Александр Крылов остался в Италии, в Кремоне, и зовется теперь Алессандро Крылини – видимо так у него больше шансов войти в историю. Некоторые от нехватки денег идут работать шоферами, охранниками… Но мы продолжаем держаться вместе: меня выбрали председателем Союза мастеров-художников и реставраторов музыкальных инструментов. Участвуем в выставках, в этом году зарегистрировали свой фонд. Но главной заслугой я считаю то, что нам удалось добиться события, о котором мечтал еще отец: нашу профессию все же прировняли к художественной, теперь она зовется «мастер-художник по созданию и реставрации музыкальных инструментов». Я горжусь этим: только сейчас признаю, что скрипку или гитару не собирают или монтируют, а создают.

- Чего все же больше – работы или творчества?

- Без вдохновения и таланта можно сделать скрипку, на которой будут. Но инструмент, способный и через 300 лет звучать, не создашь, не вкладывая чувства, душу. Я сделал около 200 скрипок, и среди них примерно 10, звучанием которых остаться доволен полностью.

- Они же, наверно, как дети для вас, Вам не жаль продавать их?

- Сейчас у меня дома лежит струнный квартет: виолончель, альт и две скрипки. Я жду… Наверное, музыкантов, которым продам их с удовольствием. Беда российских скрипичных мастеров в том, что объективно признавая их талант и умение делать великолепные инструменты, большие музыканты предпочитают иногда мнимые, но все же известные имена. А остальным проще купить западный серийный ширпотреб: это дешевле. Раньше как было? В консерватории преподаватели-струнники часто имели коллекции старых скрипичных мастеров – причем итальянский клейма стояли, как я уже говорил, фиктивно. И профессора продавали инструмент студентам, ненавязчиво подводя их к этому: «Скрипочку надо сменить, не звучит». Громкая история была с профессором Рабиновичем, которого учили в продаже поддельной «итальянки». Так что приоритет к старинным скрипичным мастерам формировался и формируется, ничего не поделаешь.

- Ваши скрипки всю жизнь выигрывают престижные конкурсы, выставлены в музеях, рассеяны по всему миру. Вы никогда не пытались предложить их знаменитым музыкантам?

- Они могут купить их для репетиций, но играть концерт будут на Амати. Совсем недавно я просил Ростроповича сыграть на виолончели моего отца, выставленной в музее Глинки. Он сказал: «Боренька, у меня совершенно нет времени». На самом деле все боятся, что их не поймут.

- С каким чувством вы вспоминаете прежние времена?

- Я считаю, что советскую власть предали – те, кто успел много нахапать. Во всем нужен порядок, а нынешнее слепое поклонение Западу и деньгам бессмысленно: бесполезно играть с картежниками, у которых все карты меченые.

- Давайте все же говорить о музыке, она вечна. Понимаю, что невозможно описать словами процесс рождения инструмента, но расскажите хоть немного для непосвященных – как из обыкновенного дерева можно извлечь музыку?

- Дерево нельзя назвать обыкновенным. Для того чтобы скрипка звучала, нужны особые условия, и каждый раз все равно будет неповторимым. Не случайно даже в терминологии звуки характеризуют как осязаемые – бархатистый, маслянистый, серебристый. Эмпирически пришли к выводу, что верхнюю деку нужно делать ели, а нижнюю из клена (итальянцы иногда используют грушу, тополь). Здесь имеет значение все: место, где растет дерево, сторона света, участок ствола… Что ни кусок, то индивидуальность. И каждый раз нужно, имея знания, их отбросить, словно впервые сталкиваешься с ситуацией. Подобрать пару, которая будет родственна в колебаниях, будет звучать. Материал должен быть прочным и легким – но не слишком, чтобы время не убило инструмент. Часто бывает, что естественная выдержка – как у коньяка. Знаете, когда сносят старые дома, мы можем перекопать все развалины, чтобы найти кусок дерева возраста 200 лет.

- Легенды ходят о том, как Страдивари создавал свой знаменитый лак, секрет которого утерян.

- Я не очень верю в это. Существует мнение, что тогда все эти смолы могли быть только у аптекарей, алхимиков, которым старинные скрипичные мастера их заказывали. Скорее всего, скрипичные мастера манипулировали только цветовой гаммой, имея готовый уже лак. А вообще у каждого скрипичного мастера свой метод, учить этому бесполезно, нужно пробовать, экспериментировать. Для этого в одном человеке (а сейчас все хорошие скрипичные мастера - индивидуалы) должны быть сконцентрировано множество знаний. Я неоднократно советовался по поводу изготовления лаков с академиками-химиками, и они далеко не всегда могли дать нужный совет. В приготовлении лака может иметь значение даже настроение, обстановка дома. И еще гениальный результат всегда неожидан. Это как у художников: этюды, этюды и вдруг шедевр.

- Я много экспериментирую с цветом. Мне нравится, когда скрипка имеет цвет пролитого вина, драгоценного камня – янтаря или рубина. Это полупрозрачность и сложная цветовая насыщенность.

- Сейчас неимоверно сложно прожить – чем занимаетесь вы, кормит ли вас профессия?

- Все музыкальные скрипичные мастера в нашей стране выживают в основном за счет ремонта и реставрации. Или переделывают серийные инструменты, ведь при конвейерном производстве никто не пытается соблюдать каноны.

- Вам не обидно, что мастер вашего уровня занимается черновой, безымянной работой?

- Я продолжаю делать инструменты. О посмертной славе не думаю – она мне безразлична. Просто зарабатываю на жизнь. Хотя мои скрипки могут прожить четыреста лет.

- Вы даете им имена?

- Иногда. У меня, например, сейчас, в работе есть «Лия» - в честь моей тещи. Она недавно умерла, и я подумал: пусть останется память о хорошем человеке и, может быть, частица души будеть жить в моем инструменте…

Дома у Бориса Львовича есть виолончель, колки которой сделаны из цветного дерева, привезенного ему из Петербурга. Это дерево – кусочки перегородок крейсера «Аврора», снятый при реставрации. Может быть лет через 100 скрипка войдет в историю вдвойне – из-за материала и из-за имени создателя. Жалко только, что большинство наших гениев и творцов получают признание лишь после смерти. Видимо, со времен скрипичного мастера Антонио Страдивари мало что поменялось в этом мире. Хотя это вовсе не удивительно, судьбы гениев, наверно, вечны –как музыка. Та самая музыка, служению которой Борис Горшков посвятил всю жизнь.

Ольга Богданова (Журнал "Люди". Декабрь 1997.)